От редактора
На мой взгляд, не существует «удобной» или «приятной» истории — есть лишь факты, требующие осмысления.В этом свете предлагаемое вашему вниманию интервью с епископом Варнавой (Прокофьевым, 1945–2017) представляет особый интерес. Несмотря на проблематичный канонический статус как самих приходов РПЦЗ в России, так и деятельности бывшего епископа Варнавы в частности, эти общины стали выражением стремления архиереев, духовенства и паствы Зарубежной Церкви внести свой вклад в духовное возрождение родины. Епископ Варнава, носивший титул Каннского, в 1992 году был назначен представителем Архиерейского Синода РПЦЗ в России. Интервью с ним было записано мной в октябре того же года в Джорданвилле.
Протодиакон Андрей
28 июня 2025 г.
Владыко святый, не могли бы вы рассказать, с какой целью и какими полномочиями Архиерейский Синод направил вас в Россию в начале нынешнего года?
В начале этого года главный врач поликлиники, находящейся в стенах Марфо-Мариинской обители в Москве, обратился с просьбой в Синод РПЦЗ, чтобы общину, состоящую из её работников, приняли под его омофор. Это произошло потому, что со стороны Московской Патриархии (МП) велась борьба, чтобы закрыть поликлиники и открыть в их стенах валютную гостиницу.
Отправляясь в Москву, я был назначен настоятелем синодального подворья в Марфо-Мариинской обители. Затем несколько месяцев спустя мной был получен указ с предписанием организовать епархиальное управление. Синод направил меня, чтобы помогать нашим приходам, быть как бы объединяющим звеном.
В январе я прибыл в Россию. Тогда же я имел встречу с работником мэрии Москвы господином Лужковым (ныне мэром), во время которой мною было передано официальное заявление о том, что Русская Зарубежная Церковь желает при Марфо-Мариинской обители устроить своё подворье. Никаких возражений против этого на этой встрече не было.
Одно из зданий (всего в комплексе обители их 7), раньше занимаемых поликлиникой, община передала нам. Мы в нём 4 раза в неделю совершаем богослужения.
Главный храм обители занимают мастерские Грабаря, которые реставрируют иконы, и вряд ли их удастся куда-то перевести; этот храм хочет открыть МП.
Когда я посчитал, что мой визит к Лужкову был безуспешен, то вышел на российское правительство. Я старался регистрировать обитель не через московское правительство, но через российское. Мы занимаем обитель с января месяца, и власти до сих пор нас не выгнали. Некоторым представителям общин Зарубежной Церкви, приходящим в мэрию с прошениями, говорят: мы не будем ничего делать для вас, пока не будет решен вопрос о Марфо-Мариинской обители. Не надо верить им. Марфо-Мариинская обитель их раздражает, потому что они чувствуют важность этого места. Я говорю властям: понимаете, мы прославили великую княгиню, мы обладаем её св. мощами, и я расцениваю Марфо-Мариинскую обитель как дар св. Елизаветы, и именно нам, недостойным.
Приходит ли молодёжь в Марфо-Мариинскую обитель?
Да. И с каждым таким человеком я стараюсь побеседовать. Один наш священник был удивлён, когда я пришёл проведать его в больнице. Как, архиерей сам пришёл к нему? А для нас это нормально, простое человеческое отношение.
В течение этого года вы были в России три раза, не могли бы вы рассказать о вашем последнем посещении?
Каждый день, когда я не служу, с 9 утра до 5 часов вечера я нахожусь в Марфо-Мариинской обители и принимаю посетителей, не только духовенство, каждый имеет ко мне доступ с разными вопросами, будь то журналист или кооператор. Это утомительная работа, но я стараюсь уделить внимание каждому, чтобы человек ушёл как-то утешенным.
Также во время моего третьего посещения я бывал в разных поездках по России.
Во время моего второго визита в Россию в этом году я принял из сергианства чрез покаяние архимандрита Серафима, настоятеля Михаило-Архангельского скита на Псковщине (в №16 журнала «Православная Русь» этот скит упоминается как находящийся в ведении епископа Валентина. — Ред.). В ските 10 монахинь, есть большая кирпичная церковь постройки XIX века, к ней относятся 2 гектара земли. Посещение этого скита состоялось в самом начале моего третьего визита в Россию; в конце июля по разбитым русским дорогам мы поехали к архимандриту Серафиму. Скит с самого начала был подчинён Синоду. В Мичуринске, на Тамбовщине, перешёл собор с 5 священниками. Во время последнего посещения, главным образом, мы работали над созданием Московской епархии.
Как проходит её создание?
Сейчас оформляются необходимые бумаги для регистрации епархии. Центром должна быть столица. В частности, я хотел бы, чтобы каждый священник Русской Зарубежной Церкви, приезжающий в Россию, мог бы сослужить нашим клирикам, чтобы он мог встретиться с архиереем. Епархия будет подчинена Архиерейскому Синоду непосредственно. Некоторые круги весьма обеспокоены появлением этой епархии, и они делают все, чтобы дело не двигалось дальше.
В каком духовном состоянии, Вы думаете, находится российский народ после падения коммунизма?
В настоящий момент состояние народа страшное. Народ буквально озверел, хотя люди духовно чуткие есть и в его среде. Получается так, что нет никакой опоры, никакой силы, никакой надежды. Демократы себя показали. МП скомпрометирована до последнего предела, и все равно никакого покаяния. Ее руководители живут как затравленные звери. Дотаций от государства они не имеют, светские власти стараются «спихивать» им храмы, а они средств для их восстановления не имеют, и народ в эти храмы пустые не идет. Людям не церковным сейчас очень трудно. Я не стану жалеть «застойные времена», но тогда все-таки был порядок, была определенность. То, что сейчас творится в России, — это дикая карикатура на Америку XIX века, где денежная и физическая сила решала все.
В чём это проявляется?
Во всем. Например, Москва стала опасным городом, раньше такого не было. Кто сильный, тот выживает и сам давит других. Это положение откладывает отпечаток на духовное состояние людей. Но люди терпят. Также подходит сравнение с Китаем XIX века, там, как в России сейчас, маленькие князьки, генеральчики контролировали в своем городке все. Такой генеральчик может закрыть воду, отопление, и с ним вынуждены считаться.
Мне мил патриотический фронт «Память» (Владыка имеет в виду НПФ «Память» Д.Д. Васильева, так как имеются также другие объединения, именующиеся таким же названием. — ред.), потому что он пытается воспитывать народ, рассказывая о нашей вере, русской истории, традициях, идеалах монархизма. Сама «Память» тоже учится и развивается. Общество «Память» напоминает мне человека, на которого все плюют, которого оклеветали. Мне такой человек близок. Мы судим о «Памяти» по той репутации, которую им создали. Я не понимаю, зачем мне обращать внимание на то, что пишут газеты. Пока что ее члены понимают: Родина, страна в опасности, нужно ее спасать, так как начинается смутное время.
Церковь пойдет с народом, мы не участвуем в борьбе на стороне каких-то политических сил, мы на стороне Христовой. МП запрещала в Молдове, где шла война, отпевать воинов, и я послал туда священника, который принимал тех, кто к нему обращался: и православных молдован, и русских. Я думаю, что русским может быть и еврей, который чувствует свою привязанность к русской культуре. Если люди гордятся еврейским происхождением, то почему ныне стало стыдно гордиться прошлым России?
В Марфо-Мариинской обители нет такого: раз ты не в «Памяти», то к нам не ходи. В Марфо-Мариинской обители окормляются люди с разными взглядами, ведь это церковь прежде всего.
Год назад, после известных августовских событий, у нас была такая эйфория, а потом мы увидели, как все это быстро меняется, превращаясь в какой-то кошмар. Конечно, это уже не та Россия, она другая. Надо сказать, что и здесь зарубежная Россия не та, как я ее помню с детства, когда были живы различные русские организации, объединения.
Можно ли считать государство, еще недавно носившее имя СССР, Россией?
Конечно. Господь не оставил Россию, прославил ее мучениками. Это не та, прежняя, Россия, но она может стать еще лучше, чем прежняя.
Многие считают, что внимание наших архиереев ныне целиком приковано к России и что они как бы забыли о своей зарубежной пастве. Что можно сказать на это?
Нет. Я думаю, что мы не заняты Россией так, как это кажется.
Каково, по вашему мнению, отношение иерархии МП к РПСЦ?
Иерархи смотрят на свои приходы как на статью дохода, не заботясь о том, что теряют духовную паству. Конечно, они волнуются, потому что теряют свои доходы. Эти архиереи — администраторы, и из этого положения происходят их заботы.
Какие процессы происходят сейчас в среде клира и мирян патриархии?
Расцвел так называемый церковный плюрализм, т.е. «делайте, что хотите, но только не уходите». То же самое, что в здешних юрисдикциях: «Платите $10 в месяц, и мы довольны».
В России различные секты ведут разрушительные подкопы, благодаря перестройке они хлынули туда. МП фактически попустительствует этим лжеучениям. Она потеряла авторитет, который сейчас приобрести так легко. Почему она не может этого сделать? Ведь так легко сказать простую вещь: уберите все знаки, все статуи Ленина. Ведь определили даже, сколько десятков статуй будут оставлять в Москве, и никто ничего не возразил против этого решения. Как же не говорить об этом, не кричать? Почему никто об этом не говорит?
Церковь может даже такому государству, которое не стремится быть православным, говорить: прекратите распространять порнографию. Любое общество контролирует такие уродливые явления, и даже в Америке нет такого разгула грязи, как сейчас в России. Если Церковь не скажет, кто скажет?
Что дало российскому народу появление приходов нашей Церкви?
Наши приходы — то, через что может произойти истинное преображение России. Появление наших приходов — чудо и милость Божия. Только Церковь торжествующая может умолить Бога о России.
Церковь уже никогда, по-видимому, не займет то место, которое она занимала раньше, но она очистится, окрепнет. Тогда Церковь, быть может, станет окормлять весь русский народ. Даже для неверующих русских людей нужна Церковь. Церковь нужна для всех. Наше отношение к приходящим к нам определяется по тому, приходят ли они в Церковь или желают использовать ее.
Я очень не люблю, когда пытаются использовать нас как какое-то орудие против МП, так как не всегда из истинных побуждений обращаются к нам за поддержкой противники патриархии. Они могут быть противниками ее по разным причинам. В частности, может быть, потому что они вообще являются противниками России и православия.
В массе своей народ темный, не просвещенный, многие понятия, которыми мы оперируем в своих писаниях, людям недоступны. У нас мало храмов, много трудностей и препятствий. Были бы у нас храмы, народ был бы с нами. Русский человек — он не может без храма, ему он нужен и мил. Мы стараемся учить наш народ, как жить, мы пришли служить ему. Тут рана, истекающая кровью, а мы пластырь кладем, чтобы эту рану излечить. Народ еще научит нас терпению и смирению. Мы работаем для будущего. Мы все годы эмиграции ждали этих дней.
Каково духовное состояние нашей Церкви в России?
Трудно сказать. Есть очень ревностные пастыри, добрые, храбрые, которых можно назвать исповедниками и подвижниками. Они по-настоящему в Церкви. Но есть и безотрадные аспекты.
Нестроения в жизни нашей Церкви в России связаны с тем, что люди зачастую духовно не подготовлены к тому служению, которое им приходится нести. В Суздале, тем не менее, Владыка Валентин воспитывает своих прихожан в духе Зарубежной Церкви.
С какими трудностями сталкивается процесс становления Российской Церкви?
Административные трудности при регистрации приходов и тому подобное. Борьба, которую ведет МП через правительственные круги против нас.
Россия вся больна, и нельзя с первого дня требовать, чтобы люди, которые столько лет были в МП, сразу изменили свой образ жизни и служения. Но оттолкнуть их нельзя.
Как Вы можете охарактеризовать духовное состояние нашего Зарубежья?
Упадок. Однако для меня каждое посещение Америки радостно, потому что я вижу жизнь здесь на приходах.
Как человек, выросший в Зарубежье, мог бы своим личным участием помочь России?
Русскому человеку из Зарубежья, думаю, там нашлось бы место. Он нужен и здесь, и в России. Всюду добрый человек найдет свое место. В России такая нужда, что сколько ни посылай людей — все равно мало.
Знаете, я думаю, любое внимание, ласковое слово сострадания — и больше человеку ничего не нужно. Посылаемая туда помощь меня раздражает по разным причинам. Это не только кабала, это еще хуже — это издевательство. Самая богатая страна в мире дошла до такого. Конечно, когда ребенок голодает, его нужно накормить, но это не самое важное. Каждый мог бы как-то помочь. Начать молиться о России, стараться по мере своих возможностей влиять на события там. Надо понять, что там живут русские люди, а не какие-то папуасы, как сейчас мир воспринимает русских, Россию — как нечто вроде Монголии, но это совсем не так.
До революции в России была полная чаша, более 70 лет ее грабили, не дограбили и грабят поныне.
Мы — Русская Церковь. Мы прошли через страдания, испытания за грехи русского общества. И вот это испытание сейчас кончается. Это не значит, что все Зарубежье вернется назад. Однако, лишь по советской статистике, несколько миллионов русских живут за границей. Даже если каждый будет думать, что он обязан своему многострадальному народу, он сможет помочь. Мы, наше поколение, не можем жить только воспоминаниями наших родителей. Мы должны иметь живую связь с Россией. Если бы я с молодости не начал ездить в Россию, то, наверное, и священником не стал бы.
Если вы, скажем, здесь шесть дней живете душой в Америке, а седьмой, когда приходите в храм, — в России, то это не жизнь, это шизофрения.
Духовенство поедет в Россию. Батюшке из Зарубежья стоит оставить свою паству на время отпуска и провести его в России. Нужно, чтобы больше наших священников из России ездили сюда, и наоборот, чтобы установилась связь.
Невозможно делить русских людей на «советских» и «зарубежных». Почему мы любим американца или француза, но не любим своего русского, выходца из России? Мне ближе русский из России, чем француз. Хотя есть там и «советские», но сохранились там и русские, несмотря на весь советский ужас.
Зарубежье не может быть самодовлеющим, мы видим, что растворяемся. И мы не устоим, если не получим прививку. Кто мы? Мы — те здоровые клетки, которые можно привить больному русскому телу. Если мы потеряли чувство переживания за Россию, то, значит, отошли от корней, поддались обмирщению.
Мы видим сейчас, что последние годы верные христиане из разных концов мира, разных народностей собираются вокруг Русской Зарубежной Церкви. Можно ли сказать, что она вступила в иную, новую фазу своего бытия?
Да, мы собираем силы. То, что люди к нам обращаются, имеет колоссальное значение для нашего противостояния и борьбы против лжеучений, от которых страдает Церковь. Наш враг усиливается, но и союзники прибавляются.
Что означает это время для чад Зарубежной Церкви? Какие перед каждым из нас стоят задачи?
Мы будем отвечать не только за свое спасение, но и за то, служили ли мы России или обслуживали себя.
