К 20 летию прославления святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского.
Мария Решетникова, «Самое главное в моих фильмах это люди: их души, их боль, их вера».
Посмотреть фильм о святителе Иоанне, о съемках которого шла речь, можно здесь:
http://www.frequency.com/video/man-of-god-life-of-st-john-of-shanghai/104546009
Для того чтобы приобрести фильм и оказать поддержку для дальнейшим экспедициям Марии Решетниковой, пишите: m.reshetnikova@yahoo.com
Диакон Андрей Псарев: Господь так судил, что вы с владыкой Иоанном в разное время жили. Но вы, мне кажется, очень смогли его почувствовать. Читая письма его современников, какие-то документы, указы, у меня сложилось впечатление, что у него все делается по какому-то порядку: никто никуда не уходит, – все на палубе, так сказать: служба началась, корабль тронулся, и никто с него на все это время не сходит. Создается впечатление регламентации, жесткости. Монархист по взглядам: то есть, если по-другому смотришь на вещи, не так, как он, то могут возникнуть проблемы… Вот такой образ у меня сложился. Мне интересно, как вы прокомментируете это впечатление? У вас, как мне кажется, есть чувство владыки.
Мария Решетникова: Знаете, хорошо, что первый вариант не записался, – я ушла в частности, а сейчас я отвечу более компактно и более по-крупному. Из всего, что я читала и снимала, я скажу сразу: человек, для которого главным смыслом его жизни, его деятельности, стало вселенское православие, не мог быть не гибким. Не мог не учитывать особенности, разности людей. Он не был человеком, который, не будь вы монархистом, не стал бы с вами… – ни в коем разе! Ему приходилось встречать людей абсолютно разных культур, разных готовностей, малообразованных в том, что такое православие, или вообще ничего не знающих, а чаще будучи даже настроеных против. И ему удавалось этих людей развернуть душою в православную веру: если и не привести их в Церковь, то, по крайней мере, они начинали его понимать и относиться с уважением. Одно то, что он сумел убедить американское правительство приехать на Филиппины, на Тубабо, сенаторов вместе с ним…
ДА: Неужели было такое?
МР: Конечно это было! Я же в моём фильме.. Там же рассказывают двое супругой. Действительно, приезжал сенатор из США, и действительно смотрел, и действительно был в восторге, увидев, что в этих диких условиях люди живут абсолютно цивилизованно и первое, что они строили, был храм. Это же фантастическая вещь, то, что он сделал! Америке не нужны были эти беженцы: советский Китай, из бывшего Союза. С нами было столько проблем: закончилась война, Россия из союзника превратилась в… Да кому сдались? Наших выдавали сплошь и рядом: англичане просто выдавали их и всё. Мы все знаем историю Лиенца. Это было сделано владыкой.
Вот что интересно: Вы говорили, он придерживался строгого – здесь я повторю, что я действительно считаю, что, придерживаясь канонов, православия, традиций, не надо забывать, что он делал особенный на этом акцент – почему? Потому что на тот момент все традиции в России были разрушены. Понимаете, если бы он дал послабление и сказал «А давайте традиции под нашу жизнь ставить» – а жизни как таковой не было! Вся жизнь получилась у русской эмиграции только благодаря тому, что сохранили православные традиции. Вы знаете, когда я была на фестивале «Русское Зарубежье», и они меня попросили произнести речь перед фильмом о владыке Иоанне, первое, что я сказала: «Мне очень жалко, что ваш фонд не называется «Русское Православное Зарубежье», потому что, по большому счёту, всё, что у вас есть сейчас, всё, что вам передано, что вами собрано, оно пришло исключительно из православного зарубежья.» Люди, которые отошли от Церкви, они сгинули в кабаках, спились, шансонье, – ничего хорошего из них не получилось, их дети не говорят по-русски и растворились просто в море других культур.
Я искренне верю что 99.9% сохранено и продолжило существовать исключительно благодаря Церкви, ее канонам и институтам: вокруг этого, как гроздья винограда, облеплена была музыка, культура, литература, история и всё остальное. Поэтому он [свят. Иоанн] и призывал хранить традиции: потому что они так легко разрушались в этот момент, вся Россия пошла прахом, и дай послабление, отпусти эти вожжи зарубежом, – то что бы осталось? Да каждый бы стал на свой лад лепить. Тем более, что Православная Церковь оказалась в конкуренции с другими вероисповеданиями христианскими: здесь никак нельзя было ему говорить «Давайте будем традиции модернизировать!»
Но, – я приводила этот пример – когда он развёл в Шанхае супругов, зная, что муж хочет ехать в Советский Союз, попробовать свою жизнь там, – там он пропадёт, скорее всего – а она с детьми хочет всё-таки ехать на Филиппины. Он не развёл его потому, что он её бил или изменял ей, а потому, что женщина чувствовала иначе, имела на это право, не должна была погибнуть.
Вы знаете, таких случаев очень много. Я разговаривала с вами до этого об Ольге Губиной, которую он ни словом не попрекнул, вырастив её девочкой и встретив её 10 лет спустя с двумя детьми от разных браков, – оба неправославные, и т.д. Она не стала ему менее дорога, понимаете?
Я бы очень хотела, чтобы у меня была исповедь с владыкой Иоанном; то, что сказал Михаил Михайлович Заречняк, что он его боялся, потому что он посмотрит – как просканирует тебя всего. А мне бы хотелось, чтобы меня так просканировали. Потому что очень хочется, чтобы в тебе кто-то разобрался. Вот мне хочется, чтобы во мне разобрались: я в себе разобраться не могу. И мне кажется, что у нас мало священников, в которых есть желание в ком-либо разбираться. У нас исповеди происходят, конечно, но я часто слышу…
ДА: Священники замученные тоже…
МР: …Вы знаете, я часто слышу от людей, что они боятся: вот, я пойду сейчас ко священнику, расскажу про весь свой салат в голове, – а как это у него перенесётся на отношение ко мне? А как же я потом буду в церкви помогать? И т.д. То, что те, кто так может просканировать и увидеть тебя, поможет вытащить это из тебя в правильном свете… Иногда начинаешь вроде исповедоваться, думаешь «вот я рассказываю», я на самом деле понимаешь, что и в этом же себя обеляешь, и до конца не рассказываешь ничего; ты хочешь раскаяться – у тебя не получается. Господи, помилуй: я бы всё отдала, чтобы меня владыка просканировал!
МР: Вы говорите «не гибкий». Вот смотрите: мы сидим на Елисейских полях в Париже: я, две румынки, ещё одна русская, – в общем, четыре молодых женщины сидим в кафе, пьём кофе, собираемся на съёмки к ещё одной даме, матушке Адилии, и мы до хрипоты друг другу рассказываем, кто что о владыке читал, кто куда ездил, кто куда собирается. И я сказала, – «Вот какая удивительная вещь, что владыка Иоанн делает: сидят четыре молодых женщины и говорят не о вещах, не о мужиках, не о каких-то глупостях, а делятся потрясающими историями, связанными с владыкой Иоанном». Это нельзя в людей вдохнуть. Может быть, можно сказать 85-летней женщине: «Ну вот ты плачешь о владыке Иоанне, то, что молодость твоя связана, всё хорошее у тебя прошло, а теперь ты вспоминаешь, что он для тебя символизирует голодные годы, когда он тебя спасал». Но когда сидят четыре молодые женщины и пьют каппучино в Париже, и не пять минут, а два часа не могут наговориться!…
Да, владыка был аскет по отношению к себе, но когда ты видишь, какие храмы он строил, – он храмы строил, не церкви – и когда видишь, как он благоустраивал своих сестёр, какую обитель он нашёл в Париже для Леснинской обители! Когда приехали монахини из Палестины, ведь они скитались целый год: им никто не хотел помочь. Он, никогда не бывший на Святой Земле, услышав об их тяжёлом положении, сразу же помог им переехать во Францию. Они практически погибали: их было всего девять человек из монастыря Св. Магдалины. Интересно, что дальше происходит: они приезжают в Лесну, живут там какое-то время…
ДА: В Лесну в Сербии, а в Лондон?
МР: Они из Палестины приехали сначала во Францию.
ДА: Значит, это, может быть, я пропустил…
МР: … Он их подселяет туда, в Лесную, потому что достаток средств, и потом, где же сразу им возьмёшь помещение? И, видимо, какое-то время два монастыря пытались сосуществовать. Они не слились, они существовали различными сестричествами, но были на одной территории. И, скажем так, в свои 95 лет палестинские милейшие сёстры, опустили подробности того, что там не получалось, и просто сказали, что «не складывалось». И что делает владыка Иоанн? У него масса дел и забот, он мог сказать: «Ребята, я вас спас, вы там в shelter-е жили, а теперь вас здесь что-то не устраивает, в православном монастыре?». Нет. Он говорит: «Здесь вы пропадёте: не получится у вас. Я буду искать вам своё место». Он всё понимал. Он не сказал им, – «это вы с жиру беситесь; вы что, не помните, как вы вшей кормили там, несколько месяцев назад?» – Нет! Он всё понял. И как он их поселил! Зайдите когда-нибудь в Благовещенскую обитель, в Лондоне,: как у Христа за пазухой поселил. И там красиво: он хотел, чтобы у них красиво было. Он же мог им найти какой-то дом подешевле: живут, – и хорошо, и сытно. Нет, – красиво!
ДА: Вы тоже, Маша, предприняли экспедицию…
МР: Какой заботливый был человек! Чего нам так не хватает. Ведь забота, это не какая-то формальность: он пытался понять, кому что надо. А каждому нужно разное. А как деньги он давал? Он же не с барского плеча: «Московская Патриархия, – а вы, я вижу, молитесь хорошо». Так положил, – а они с голоду уже буквально умирали – так их рассовал везде, что они потом эти деньги просто находили, по мере необходимости.
ДА: Да, это монастырь Московской Патриархии в Париже. С одной стороны, он действительно человек русской традиции, но в тоже время почему-то никто другой из наших архиереев не вышел настолько за пределы Русской Церкви, как он. Его открытость: Вы упоминали будущего игумена Фламанса; вот если Вы расскажите его историю…
МР: Как он вышел за пределы Русской Церкви?!
ДА: Нет-нет, как он – не вышел. Как он, будучи с одной стороны и русским, и монархистом, и очень консервативным человеком…
МР: Да не был он консервативным человеком! Поймите Вы, в самом деле! Да ни на секунду не был. Где же он консервативный? Вся его жизнь – сплошное, абсолютно… Консерватор никогда не предпринимает рискованных поступков, идёт только по написанному.
ДА: Я имею ввиду его политические взгляды.
МР: А где у него консервативные взгляды? В чём его консерватизм? В том, что убийство царя Николая II отличается от убийства других царей? В том, что убивал целый народ? Это правда. Если Павла I задушила группа приближённых из царского окружения, то это их была вина, их грех: крестьяне в этом не участвовали. Убийство Александра II тоже было совершено группкой революционеров. Здесь же это стало результатом предательств всех, это целая цепочка. Убивали-то долго: царских мучеников убивали полтора года! Их начали убивать больных, с температурой, за спиною у царя пришли арестовывать: вот когда начали убивать! Это же не мужик такое делает, которому наплевать, генерал там или дворянин: это не мужской поступок – арестовывать четырёх тифозных девчонок, или чем ещё они там болели… Кто делает такие вещи? Если ты его царём не считаешь, он ещё отец семейства, и этого ты его лишить не можешь: дай ему вернуться, и перед ним это сделай. А ты за спиной у него жену с больными детьми арестовываешь! Гниды! Что он, не прав, владыка? Какой здесь консерватизм? Если Вы хотите, владыка Иоанн смелейший человек: никто в это время этого не говорил! В то время сказать, – «Кровь его на вас и на детях ваших», было величайшим поступком! Я Вам скажу, почему: потому что никто не хотел признавать; считали, что убили эти «евреи» или ещё кто-то. Когда стали говорить, кто всё это подписал, кто сделал, как оттолкнула от себя аристократия… Вы открываете брошюру 18-ого года, Ледяной поход, и вы видите, что там вспоминают Корнилова погибшего; 18-ый год, расстреляна семья – ни слова не сказано про этих людей! Почитайте «Духовное состояние русской эмиграции» владыки, написанное в 38-ом году…
ДА: Я читал.
МР: Какая показательная вещь! В моём фильме о. Сергей Оверт зачитывает дебаты после выступления владыки Иоанна: никто его не поддержал. Даже владыка Антоний сказал: «ну, здесь брат Иоанн» – он тогда ещё не был владыкой – «замахнулся, слишком резко высказался» [хронология нарушена – ДА]. Понимаете, многие считали, что это незаслуженно он так высказывается о русской эмиграции. На сегодняшний день очень многие не любят до сих пор этот доклад. Знаете, почему? Потому что всё правда. И потому что многое так и осталось. А там, где он пишет: «Отдаём должное тем, кто, уехав и приняв на себя все трудности этого пути, не погнушался работать разнорабочими. Всё это вычищение нам идёт. Но есть среди нас и такие, – их немало, – которые живут неплохо, вывезли достаточный капитал, но отказываются помогать своим соотечественникам».
А как часто я вижу в фильмах о владыке: берётся начало этого выступления, а всё остальное куда-то опускается. Куда оно подевалось, почему не закончено? Как сказал один мой знакомый, «почитать, но не читать – беда нашего времени». Как удобно: взять и вырвать кусок. А ты дочитай до конца, что он говорил! И его слова, что мы «можем быть стёрты с лица земли». Они в моём фильме; это же страшное предсказание: если мы будем продолжать жить без покаяний, не видеть тех ошибок, который мы совершили, не покаявшись за случившееся с Россией, мы будем стёрты с лица земли. И эти же слова сказаны Русской Зарубежной Церкви, хотя, на мой взгляд, они имеют отношение и к русским в России.
У меня часто бывали такие ситуации: когда я разговариваю с кем-то из Белой эмиграции, мне говорят – «Да, им всем там надо каяться!» Я говорю: «А к вам это не имеет отношения?» – «Нет» – «А почему?» И у нас в Советском Союзе была придумана такая замечательная фраза, потому что нам из-за «железного занавеса» всё здесь казалось голубым и белым: «лучшие люди выехали». Я ненавижу эту фразу! «Лучшие люди выехали», а кто остался-то тогда? Худшие, что ли? Почему мы сами про себя так говорим?
ДА: Да, есть такое: что всех хороших или убили, или они уехали, а остались только потомки приспособленцев.
МР: Первые восемь лет я купалась в эйфории, в Белой эмиграции, и это оправдано, потому что я открыла для себя новую историю, которой в Советском Союзе не было. Потом понадобилось ещё пять лет последних, чтобы понять, что своего рода идеология существует по обе стороны баррикад, и истинная история произошедшего после 17-го года или даже начиная с начала века, в Первую Мировую войну, и что касается предательства царя и т.д., – лежит посередине. Что, по большому счёту, и белая идеология существует, – тут тоже история по-своему скроена, так, как она удобна и приемлима.
ДА: Да, резонно.
МР: Но не всё упаковывается в формат скаутских лагерей. У владыки Иоанна есть письмо Рейнеру, где он отвечает на нападки, связанные с Белым движением, и он замечательно пишет одним абзацем, что действительно, – давайте не будем оскорблять память тех, кто готов был пожертвовать своими жизнями, и отдадим им уважение, – тем более, что такие были. А ещё не будем оскорблять их родственников, оставшихся в живых. «Но» – дальше, после этого «но», идёт ещё три страницы, на которых он действительно говорит… И он сказал, что он всё уважает, но он же пишет совершенно напрямую! Вот вы говорите, что он консерватор: ну какой же консерватор, когда человек без конца идёт против течения?
В нашей жизни встретить человека доброго и деятельного просто невозможно: много деятельных, – и они очень злые, и у нас много добрых, но они бездеятельны. Сплав того и другого – колоссальный совершенно. И когда читаешь про владыку Иоанна и понимаешь, какой это был деятельный и добрый человек, – очень часто в ущерб себе, и думаешь, какое счастье было живущим, бывшим его современниками; скольким людям он в буквальном смысле физически спас жизнь. А сколько детей благодаря ему остались жить, – этого посчитать, наверное, никто никогда не сможет. Поэтому для меня владыка Иоанн абсолютно не консерватор: он человек, постоянный идущий поперёк ситуации, если это необходимо. В данном случае он не какой-то благостностью миролюбивый, – он, конечно, миролюбивый: в том смысле, чтобы людей сблизить, примирить, найти общий язык. Но когда вопрос вставал ребром, и нужно было сказать, как есть, – читайте любую статью или речь владыки – он без обиняков называет вещи своими именами.
То, что он не шёл на компромиссы, ни с самим собой, ни с ситуациями… Интересно вспоминает один человек, который пишет, что когда они приехали в Вашингтон, было устроено несколько встреч, на которых владыка должен был ратовать за тех, кто остался на Филиппинах. И он всё время задерживался: как тот молодой человек пишет, – «молился». И он говорит ему – «Владыка, мы уже полчаса как должны быть там». Двадцать лет прошло после смерти владыки, прежде чем этот человек повзрослел, помудрел и осознал. Ему-то казалось, что они опаздывают на этот important appointment; а он с Богом разговаривал. Не потому, что он считал себя важнее: он понимал, что вот сейчас он договаривается здесь, что всё, что произойдёт в эти 4:30 или в 5:00, оно вот здесь сейчас решается, а совсем не там. Но люди, жившие в одно время с ним, такой дальновидностью не обладали. И очень мало людей, способных искренне радоваться, преклоняться перед тем, что им непонятно; как правило, более непонятное и великое, чем они сами, в людях вызывает раздражение, ненависть, желание разобрать это по кускам, не любить это – так проще. А мудрые через какое-то время понимают, чем он занимался: он молился. Потому что наша молитва «походя», совершаемая многими из нас, безрезультатна; а его молитва всегда была с результатом. От которой пользу мы получаем до сих пор. И вот эти, казалось бы, «потерянные» полчаса он договаривался с Господом Богом. Как только он один умел это делать.
ДА: Меня тоже поразила эта история, которую вам рассказал православный настоятель монастыря в Бельгии о том, как произошла его первая встреча с владыкой Иоанном. Вы могли бы её рассказать сейчас?
МР: Да. Вот опять: человек зашоренный и замкнутый не станет таким понятным и близким людям совершенно различных культур. Он же не Сталин, не Ленин, не имел publicity, не выступал по телевидению… Доброе имя нельзя состряпать. И вот, оказавшись на вокзале в Бельгии, – он [этот будущий игумен – Д.А.] был мальчиком 12-ти лет, из их семьи уходил папа к другой женщине, мама оставалась одна с детьми, и была очень депрессивная ситуация: он буквально говорит, – «Я был в депрессии в этот день». И вот он вышел на вокзал, и увидел на перроне невысокого священника, общавшегося с молодёжью. Он недолго постоял, наблюдая за этим, когда владыка на него посмотрел. От этого взгляда у него стало очень тепло внутри, и появилось ощущение, что всё пройдёт, всё будет хорошо. У них не было возможности поговорить; и так как, как он говорит, он всегда чувствовал какой-то внутренний голос и зов Божий, то он пошёл учиться в католическую семинарию, закончил её, и стал монахом в католическом монастыре. И Господь привёл его в Голландии, – я не помню сейчас, но на камере у меня записано – в один из монастырей греческих, где он увидел икону-портрет владыки Иоанна, который тогда, по-моему, ещё не был прославлен, но они тогда ему уже молились, потому что это было незадолго после его смерти. И там он узнал лицо владыки спустя столько лет: «я никогда не забывал этих глаз». Уже учась в католической семинарии к нему закрадывались мысли о том, что не совсем всё тут, и он стал больше изучать православие, понимая, что это исходное, от которого всё остальное пошло. Стал задумываться. И когда попал случайно в православный монастырь, увидел портрет-икону владыки и узнал его, стал расспрашивать и понял, что это тот самый человек, с которым он познакомился. Тогда он пообещал себе, что построит монастырь в честь владыки Иоанна, что он и осуществил.
ДА: Спасибо, Маша. А что ещё из этих свидетельств, связанных с владыкой Иоанном, вас потрясло? Чем бы Вы могли ещё поделиться? Или ещё что-нибудь рассказать о владыке, чтобы дополнить его образ?
МР: Мой сын называет его «наш друг Иоанн Шанхайский». Просто так получается, что, снимая фильм, я всё время рассказываю, потом уезжаю на разные съёмки. В Вашингтоне мы жили вместе, когда снимали о. Виктора Потапова, ездили всей семьёй в новый храм владыки Иоанна под Бостоном: я брала Ванечку с собой на съёмки, и он о владыке очень много слышал.
Конечно, переломным моментом в нашей семье было, когда во время урагана «Сэнди» мы прятались у себя дома, и начали падать наши сосны. И так случилось, что в этот момент помазали маслом кресты у нас на лбу, маслом владыки Иоанна, перед его иконой и иконой Божьей матери и Христа соответственно. Обращались ко всем, и в том числе к владыке Иоанну, прося его заступничества. И Ваня, мой сын, стал свидетелем, что я сказала своему мужу «Ну хоть раз ты меня помажь, а то вечно я вас всех мажу», и он по-английски сказал «In the name of Father, Son and Holy Spirit», и в этот момент все эти сосны упали: мы услышали жуткий гром, но мы успели помазаться, и в таком виде, в пижамах, с иконой владыки Иоанна мы бежали, искали shelter долго, натыкались на шесть дорог с поваленными деревьями, – как в фильмах ужасов, честное слово! И Ваня навсегда из этого вынес, что владыка нас спас. Конечно, и Господь Бог; но поскольку Христос – это что-то такое великое; почувствовать Бога очень близко – бывают такие секунды, их хочется так ухватить: это очень особенные моменты. Владыка, – может быть, я примитивно скажу, как человек необразованный, – владыка помогает представить Господа Бога. Вы понимаете? Он помогает понять, что это всё реально. Это настолько делает для нас, незакончивших семинарию, доходчивым, понятным, домашним и очень душевным.
ДА: У незакончивших семинарию есть много преимуществ перед закончившими.
МР: Нам нужно обмениваться! У закончивших семинарию есть свои замечательные преимущества, у незакончивших – свои. Нам нужна радиопередача, где мы могли бы своими преимуществами обмениваться.
ДА: Я очень надеюсь, что эта радиопередача осуществится, и то, что мы сейчас делаем, уже является выводом в пространство того, о чём в этой передаче могло бы говориться. Спасибо!
МР: …И последнее я хочу сказать! Нельзя сводить силу и могущество удивительного духовного человека, который способен изменить не просто душу твою, а всю твою жизнь, к тому, что он может для тебя поделать – к народному целителю, к знахарке. Почему мне понравилась последняя книга, составленная о. Петром Перекрёстовым, – потому что в первую очередь там шла биография-житие владыки, что очень важно: прочтите о нём…
АП: К тому же, она составлена православным французом.
МР: Да. И тем не менее, как видите, он потратил на это время. Потому что наконец-то кому-то пришло в голову, что достаточно упиваться тем, кто что смог себе полечить: давайте наконец изучать, ради чего этот человек жил! Он лечил нас затем, чтобы мы поняли, какая бесконечная сила у Господа Бога. Он же не своей силой-то лечил. Для чего ходил Христос, и слепые прозревали? Конечно, хорошо, если он теперь видит, но я не думаю, что это для этого было сделано. Просто чтобы «неверующий Фома» увидел, что такое возможно. И если он это может, то представьте, на что ещё он способен!
Когда-то такую потрясающую фразу мне сказала сестра Рахиль [из Ново-Дивеево]: «Какое самое великое чудо у Бога?» Я говорю: «Наверное, когда человек рождается» – «Нет: когда человек меняется!» Владыка Иоанн обладал этой мощью: он менял людей. Я знаю таких, кто никогда его не встречал при жизни, но изменили себя и свою жизнь, познакомившись с духом владыки Иоанна посмертно. И мне хочется делать именно об этом его влиянии! Потому что все физические излечения, – язв, почек, и другого, это хорошо, но второстепенно.
АП: Спасибо Вам, Маша. Я очень желаю успеха, чтобы Ваш фильм был закончен, и очень рад, что Вы так видите это.
МР: А владыка действительно людей собирает: он действительно обладает такой… Миротворец он!
АП: Именно: то, что Вы рассказали, что люди, которые не признали нашего соединения с Москвой, и при этом они принимали Вас, как будто Вас послал владыка Иоанн. И они оказали Вам любовь и гостеприимство в Париже, те, кто не находится в общении с нашей Церковью. Это сильный момент, что все они сердечно Вас принимали и радушно помогли. Спасибо.
Беседовал диакон Андрей Псарев
[…] Беседа с Марией Решетниковой на сайте РПЦЗ […]