Архиепископ Леонтий Джорданвилль Из жизни епископов Интервью Клир и монашество Монах Герман (Подмошенский)

Дети мученического века. Памяти монаха Германа (Подмошенского).+ 30 июня 2014 г.

Fr. German

Впервые об отце Германе я узнал в 1989 или 1990 году в Москве. Я дружил с Романом Вершило, теперешним редактором портала антимодернизм.ру, и у него впервые увидел первый номер «Русского Паломника», с иконой препп. Сергия и Германа на раскрашенной в цвета русского флага обложке. Это был первый выпуск возобновленного о. Германом журнала. Роман тогда вместе с Стефаном Яковлевичем Красовицким был вдохновлен устройством в Москве филиала Валаамского общества Америки. Потом у Зои Александровны Крахмальниковой я увидел какую-то брошюру монастыря в Платине. Там на обложке была художественная фотография нового (после пожара) платинского храма в снегу, на фоне ярко синего неба.

Став «сознательным», членом Русской Зарубежной Церкви, я осудил о. Германа за учиненную смуту в результате, которой он в 1986 году был лишен сана в РПЦЗ. Помню, как, когда в 1990-ые о. Герман посещал братское кладбище в Джорданвилле, то у меня даже мысли не было проявить к нему какую-то приветливость. Помню во время прославления свят. Иоанн в 1994 г. возле собора в Сан-Франциско многочисленных монахов-американцев, чуть ли не схимников, скорее, однако походивших на хиппи, чем традиционных православных иноков. Видимо это были недавно обращенные о. Германом бывшие последователи Holy Order of MANS.

Приехав в Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле я встретил номер «Ортодокс Ворд», где повествовалось о некоем загадочном катакомбном архиерее из России, носившем в РПЦЗ титул «Чилийского». Катакомбы, РПЦЗ, Чили – все это было страшно интересно для  новоявленного «зарубежника» из СССР и я решил посвятить свою дипломную работу биографии Архиепископа Леонтия. Поэтому я написал о. Герману, прося его поделиться материалами в ответ получил от него запрос о том чтобы предоставить мои материалы.

Следующая опосредованная встреча с о. Германом произошла на Аляске, летом 2000 г., когда я во время сезона лосося искал работу на острове Кодьяке. Старовер-беспоповец Петр Иванович Басаргин привез меня в школу для мальчиков в честь Свят. Иннокентия. Священнослужители «юрисдикции о. Германа», как раз собирались исправить свое каноническое положение и присоединиться к одной из канонических Православных Церквей. В храме школы было радостно слышать припевы, певаемые в Свято-Троицком монастыре на малом повечерии во время прикладывания, только в этот раз по-английски.  И в этом позитивном распространении традиции русского благочестия – заслуга о. Германа. Тогда же в 2000 г. и затем в 2001 г. я посетил скит о. Германа на острове Еловом и жившие там монахи произвели на меня самое благоприятное впечатление своей открытостью, гостеприимностью и простотой.

Попытки получить материалы об архиеп. Леонтии были возобновлены при уже каноничном настоятеле Платины – о. Герасиме. Потом вдруг, не помню как, возобновилась переписка с о. Германом. В сентябре 2012 г. я полетел в Платину, как раз была тридцатая годовщина кончины о. Серафима (Роуза), торжества были возглавлены нашим митрополитом Иларионом и на следующий день после его служения в Платине я прибыл туда чтобы посетить о. Германа. В Платине я пробыл полтора дня и за это время у меня было несколько встреч с о. Германом.

О. Герман произвел на меня впечатление своей открытостью и редким владением русским языком. У него, так же, как у митрополита Виталия (Устинова), был стиль, а не просто набор слов. В целом ощущение было, что ты нашел какой-то многогранный осколок от старой Русской Зарубежной Церкви.

Отец Герман в своем Русском паломнике старался проводить идею «независимого служения Церкви». Это слово «независимое», в итоге привело о. Германа к конфликту со своим правящим архиереем, Владыкой Архиепископом Антонием, но частью этого подхода было и то, что о. Герман старался, пусть спорно и противоречиво, но открыто говорить об истории РПЦЗ, таким образом привлекая интерес к сложной проблематике нашей недавней истории. Тем не менее такой подход был продуктивнее чем замалчивание проблем ради «чести мундира».

Я не биограф и уж тем более не агиограф о. Германа. Достаточно сказать, что я знаю о проблемах и обвинениях, связанных с его личностью. В настоящем моем портрете я хотел выделить пронесенную через всю его жизнь верность, пусть с помутнениями, идеалу красоты, о котором он говорит в своем интервью.

По возвращении из Платины я получил письмо от о. Германа, где он говорит о влиянии на будущих о. Германа и Серафима Владыки Леонтия Чилийского, поддерживавшего их идею самостоятельного церковного творчества –  Independent Orthodox Worker. Так что получается, что у подхода о. Германа тоже была определенная традиция имевшая место в Русской Зарубежной Церкви. Очевидно, что эта традиция была проблематичной, но ее наличие указывает на то, что но реальное историческое положение выглядит более сложным – чем «плохой игумен» и «хорошие защитники архиереев». Мы все взаимосвязаны!

Когда Вы в первый раз приехали в Джорданвилл?

Монах Герман (Подмошенский): Я всю свою жизнь страдал от отсутствия отца. Мне необходим был авторитет. Мать не была авторитетом.  Но она была сильного характера; конечно, она меня воспитала в благочестии. Но так как я из артистической семьи, то моя душа была связана с искусством. Я хотел быть художником, обожал оперу, очень любил литературу, и особенно русскую – Пушкина, Лермонтова.  И моя хай скул – гимназия – у меня была привилегированная гимназия: называлась music and art, и студенты разделялись на тех, которые занимались музыкой и художеством. Я художеством.

Это в Нью-Йорке, да, было?

Да, в Нью-Йорке. Там попасть можно было. Это было публичное, но попасть – это были экзамены специальные и так далее. И вот я много времени проводил в музее. Там их много, художественных музеев, в Нью-Йорке. И вот как бы создал свой мир. И я в high school попал уже с сформированным понятием, что есть красота и что есть истина. И в классе композиции учительница, миссис Розен, преподавала эту идею, что “beauty is in the eye of beholder”. Значит, красота – по-разному. Один студент говорит: «А что если корова пойдет и сделает кучу? Это тоже можно сказать красота?» Она говорит – да. И она мне открыла эту идею, что значит, красоты нет, это только воображение. Она отняла от меня идеал жизни. Я никогда не забуду: уныние воцарилось в моей душе. И тут я увидел фильм «Гамлет» с Laurence Olivier. И когда  вышел из этого кино, я был другой человек. Вопрос жизни был, не столько отрицательной, но бессмысленной. Тогда еще идеи о самоубийстве не было. Но я потух. Она, эта миссис Розен, сразу выбила у меня идею красоты – что это реальность, а не только воображение. «Гамлет» – это вопрос «быть или не быть»; но тогда я о самоубийстве не думал еще. Но до этого дошло, потому что когда я кончил хай скул, я не хотел идти в университет, учиться, я жить не хотел. Не было смысла. Литература, особенно русская, для меня была дорога, но она была из мертвого мира, которого больше нет. Мир Тургенева, Толстого… Я очень понимал Раскольникова. Но убивать я никого не хотел, я считал, что Бога-то нету, не было больше, отобрали: мой бог же был искусство. Я решил перед мостом… Я в Бостоне был один день и решил покончить с собой. И когда я стоял на мосту, думал спрыгнуть… Вдруг мысль, ярко мысль, образно: в детстве я видел, у меня была книжечка Сергия Радонежского, где картинки, в детстве – он в лесу, с медведем, там Божья Матерь ходит, ангел служит с ним. И вдруг мысль – а что если надежда на такого человека, как Сергий Радонежский?.. Если ты сейчас спрыгнешь, то ты его не увидал? А может быть?.. Я бросил эту идею. И заплакал и пошел домой пешком. По дороге был симфонический оркестр, Symphony Hall, в Бостоне. Я смотрю – что такое там: какое-то слово на M и два S.  Ничего не понимаю. Но я торопился, мне хотелось идти домой, нужно было поворачивать на эту улицу. Вдруг ко мне подбегает один молодой человек, хватает за руку и сует что-то – очевидно, он хотел продать мне билет. Но я не мог сообразить, в чем дело. И он тогда махнул рукой, схватил меня за руки и потянул к входу. А там usher, как по-русски? Проводница, да? Она схватила меня за руку и потянула в холл, в зал. Потом я понял, что, оказывается, он хотел мне продать билет, но видя, что я плачу, он подумал, что мне хочется (смеется), и поэтому потянул меня за руку, подвел ко входу, сказал ей – входи, говорит. И она посадила меня в таком… в самом хорошем месте посадила, и в этот момент начался Handel’я “Messiah“.  Это музыка незабываемая. Потом это было такое официальное представление, во фраках, такое шикарное, а я такой в лохмотьях. И вдруг, когда запели «Алиллуйя», все встали и запели. И мне открылось – Бог есть красота. Миссис Розен не права. И таким образом я получил веру. И я начал искать идею монашества. Я тогда в монастырь… Католический монастырь я знал, но они не утешали. Я узнал, что существует русский монастырь. И после нескольких попыток я попал. И там я почувствовал, почему-то почувствовал, что фрески о. Киприана мне напоминают Джотто. Джотто я знал. А музыка – «Бориса Годунова». И на меня такое сильнейшее… я переродился.

Это Вы когда приехали в Джорданвилль?

Первый раз.

Это пятьдесят четвертый год, да, был?

Да. А потом первый раз только с о. Константином познакомился. Он сказал: «У нас хорошая библиотека [очевидно, что книжный магазин], мы можем даже посылать по почте. Идите познакомьтесь с библиотекарем». Это был о. Владимир. И он с такой любовью со мной говорил, и я понял, что красота есть божественность. И естественно, тут святая Русь. Борис Годунов! (смеется) И у меня было открытие. И все были с бородами. Все были благосклонные.

Выпуск журнала, увлекший А. Псарев на занятие Владыкой Леонтием

Выпуск журнала, увлекший А. Псарев на занятие Владыкой Леонтием

К вам?

Да, на все вопросы отвечали. Вечером о. Владимир взял меня погулять и он открыл о себе. Я рассказал о своей жизни. И он обещал мне писать. И у меня появилась не только жизнерадостность – смысл жизни, ради которого я мог достичь до Христа. И мне открывались моменты потустороннего мира: что есть Бог, и Он доступен. Мне было девятнадцать лет. Я начал приезжать, но перед этим мне о. Владимир сказал так: «Ты мирской элемент. Тебе нужен мирской священник». Я говорю: «Мне не надо ничего, я тут получил все что…» – «Нет, нет, поезжай в Нью-Йорк». Я говорю: «В Нью-Йорк, опять в Нью-Йорк? Я не хочу в Нью-Йорк» – «Нет, не пожалеешь» и направил к о. Адриану [Рымаренко]. А тот мне вставил в голову правильный ход жизни, и вместо чтения духовной литературы он требовал, чтобы я читал русскую литературу, с православной точки зрения. Это очень важно. Большинство сейчас не читает русскую литературу, не знает, что это результат святой Руси. Так люди жили, и в келье о. Адриана были портреты старцев. И он сразу же мне рассказал об о. Нектарии и потом рассказал мне, как он видел свет, исходящий от о. Нектария. То, что нужно было, я получил: в Джорданвилле получил романтику, мне вернули красоту, любовь к жизни; а о. Адриан, как о. Константин говорил, «причесал мой ум».

Вам тяжело там было, в Джорданвилле, когда вы были семинаристом, вообще жить?

Нет, нет. Я наоборот был к нему привязан. Но я очень осуждал студентов, семинаристов.

За что Вы их осуждали?

Потому что они имели своих отцов, они пускали корни в Америке, курили – покуривали, думали о девицах, чтобы стать матушками, совершенно не духовные, в сущности, кроме о. Иоанна Миландера, который мой друг Игорь. Он вышел из пуэрториканского гетто. Занимался курением и так далее. Так что я… у меня только один был друг, такой был Володя Попов, помните? Володя Попов?

Он был протодиаконом потом в Коннектикуте.

Да. И он мой друг был. Но эта вся атмосфера Джорданвилля, это было замечательно. Я жил своим миром – Церковь. Мне даже нравился коровник.  Потому что мне напоминало Толстого.

А с кем Вы из монахов общались?

Главное – с о. Владимиром.

С о. Владимиром больше всего?

Да. Духовником сначала был о. Антоний. А потом о. Константин.

А как с о. Киприаном у Вас было?

Я с ним писал иконы. О. Киприан, его репутация была – «tough guy». Наши называли его Private (неразб.) Police.

Как-как?

Private (неразб.) Police. Все боялись его. У него не было времени для меня.

А с о. Лавром общались Вы?

Да, он был мой босс. Мое послушание было в канцелярии – три стола: о. Лавр в углу, следующий стол о. Владимир, а мой в середине. Потом очень дорог мне был о. Сергий.

С ним у Вас тоже был контакт, да?

Да. Мы с ним гуляли. Потом еще Герман такой был – старый, валаамский.

Монах, да?

Да. Конечно. Аверкий был очень близок. Всегда, когда я с ним хотел говорить, всегда… он особенно ко мне… он ко мне очень хорошо относился. И семинаристы смеялись, что во мне он нашел интеллигента. Все было хамье (неразб.).

Но с Владыкой Аверкием, с ним не было скучно, вообще? Мне кажется, что… когда ты так проповеди его смотришь, то они длинные такие, и он такой, мне кажется, человек, с которым ты стесняешься вообще – я так ощущаю? Я бы так с ним ощущал себя.

Нет, у меня не было.

Да?

Я благоговел перед ним. Он такой благородный был. Потом… он всегда меня называл «на Вы». (смеется). Я был польщен (неразб.)

Ну да.

Потом там был о. Никодим, из Латвии, мой…

Земляк…

Да. И когда я впервые приехал, то я ночевал в его келье. Он был молитвенник такой.

Я его сестру знал.

Да, я тоже знал. Как ее звали?..

Людмила.

Правильно. Я знал ее мужа тоже.

Да. Она умерла в Иерусалиме. Инокиня Иоанна она в ее постриге в рясофор.

М.Г. Да, в честь Поммера. Потом очень хорошо относился ко мне Николай Николаевич.

Александров, да?

Да. (неразб.) незаслуженно.

А кого Вы помните из преподавателей?

О, очень любил. Во-первых, мой сосед Николай Дмитриевич Тальберг. Я ему носил еду. Он даже плакал, когда я ее сделал. (неразб.) Он очень добрый был. Мы вместе почитали [императора] Павла I. И Александра I [старец Федор Кузьмич]. А потом мой самый любимый преподаватель был Андреев. Вот этого человека я обожал.

Андреева?

Да. Обожал. Во-первых, ученый, доступный, страстный – и обожал музыку. Я даже для него достал пластинку Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери». И он был очень благодарен мне. И когда время писать диссертацию, то я о Тихоне Задонском писал и ему. Но к сожалению, я закончил только одну часть. Вторую часть я хотел об учениках святителя.  Так и не доделал. Сразу после окончания семинарии я поехал в Аляску.

Но Вы решили, значит, не поступать в Джорданвилль, туда? Чтоб там не оставаться послушником и так далее?

Нет, я хотел знать, что мне делать. Потому что мне пришла мысль такая, что я, если буду пастырем, то я столкнусь с людьми, которые воспитаны миссис Розен. У меня в хай скул была еще другая – миссис Шапиро. Один раз  я должен был делать маленький доклад. Я выбрал тему Маркса и сказал отрицательно: «Он виновник всех моих бед». И кончился их класс, а она говорит: «Идем в мой офис» . Она закрыла дверь и сказала: «Никогда не смей ничего отрицательного говорить о Марксе или Ленине. Это благодетели человечества». Я сказал: “Thank you,” и понял – совпадает с миссис Розен. Потому что если отнять идею истины и красоты, то тогда, конечно, Ленин – герой. А в моем понимании он зверь. И поэтому, когда я кончил семинарию, я должен узнать, что мне делать. Мне нравилась… у меня была девица там, я был влюблен… (неразб.) Она в Бога не верила– какая же матушка?.. (смеется). Мне нужно было… я решил так провиденциально, я узнал, что на Аляске живет пустынник, и о. Владимир дал мне его адрес. Он был в переписке с ним. Я унаследовал его письма. И я написал: «Хочу посетить Вас, милый (неразб.) батюшка». И решил я тогда и там искать ответ. И тогда же я поехал. Потом так – ездить в комфортабельных  автомобилях, в поездах или в самолетах я считал недостойным, чтобы называться паломником. В России ходили пешком. Конечно, тут, в Америке, не дойдешь пешком без автомобилей. Что делать? Я решил (неразб.) доехать до Аляски, не имея денег в кармане. Но маленький видео-проектор… Мой друг о. Роман Лукьянов дал мне снимки, тридцать три штуки. Я по дороге останавливался, с благословения вл. Аверкия, по нашим приходам, если дадут деньги тогда надо поехать дальше. И так я был в Детройте, Кливленде и так далее. И когда мать узнала, что такая идея, что без денег, она перепугалась и начала доставать деньги. Я брыкался, а потом положил в бумажник, закрыл (неразб.)  и сказал: «Я вернусь и тебе эти деньги отдам». Я не дотронулся до этих денег. Первого мой друг привез меня в Детройт, оттуда… я там делал первый доклад, и мне дали двенадцать долларов. Батюшка такой – о. Владимир был, он говорит: «Не смущайтесь, брат Глеб, не смущайтесь, дали всего двеннадцать – апостольское» (смеется). Так что вы на правом пути. (неразб.) До Лос-Анжелеса. И там Владыка Антоний. Я просил, чтобы в воскресенье говорить, а он говорит: «Вы мне указывать не будете, когда мне schedule. Вы будете говорить во вторник в семь часов вечера, и баста!» Ну что ж поделать А там… Знаете Ирочку Лукьянову? Отца Романа?

Да, знаю ее.

Это там же жил папа, ее папа. Он говорит: «Это деспот, сорится нельзя, молчите» Я послушался и пришел к этому деспоту во вторник и смотрю – какое-то торжество, масса девиц, расфуфыренные, цветы… Оказывается, он набрал девиц мне в невесты (смеется).

Видите, как… тоже, хорошо, правда?

И дал чек на двести пятьдесят долларов. Так что мне оплатили полет в Еловый и обратно. И там, в Еловом, (неразб.), и у меня было откровение. Это уже другая история.

Вы застали время, когда были церковные люди – такие, как Концевич, как Макушинские, – целый ряд таких людей, которые жили церковью, да вот, именно… и какие вот еще семьи вот такие были людей, которые вот так всецело жили церковью? Как вот Концевич… и кто еще из таких церковников был?

После семинарии?

Абрене, в Латвии, на границе с Россией, где вырос о. Герман

Абрене, в Латвии, на границе с Россией, где вырос о. Герман

Ну, в то время, и во время семинарии, и вообще?

После семинарии я поехал в Монтерей. И преподавал русский язык. Пять лет. И там были коллеги – русские, интеллигенция. Ценные люди, многие из Советского Союза, знали катакомбы, знали мучеников. Я записывал. Поэтому в этой книжке Russian Catacomb Saints, это почти все – то, что я что записывал (неразб.) потому, что они говорили то, что они знали. И я от них узнал подтверждение того, что я слышал в Джорданвилле: у нас были настоящие мученики. О. Геласий, диакон. Он поссорился с о. Киприаном и сразу в огороде вырыл себе яму и там жил больной. И у него не заживали раны на спине – когда [т.е. после того, как] били коммунисты. Он был членом катакомбной церкви. Такой же был о. Нектарий, который был членом катакомбной церкви. Организованной. О. Адриан считал, что в России катакомбной церкви не может быть, а Андреев оспаривал. У них была ссора. И [Владыка] Леонтий тоже считал, что слишком большое гонение было. А Андреев, он был в Соловках, и потом он жил в Петербурге, и при немцах он оказался на стороне немцев [т.е. на оккупированной территории]. Он был в Гатчине. И таким образом немцы забрали его. И он поддерживал контакт. Так что у меня были знакомые, которые – живые представители гонимой церкви. И у о. Нектария тоже были раны, не заживали. И когда я рассказывал все это о. Серафиму [Роуз], он был в восторге, что это живая… Еще был там о. Иов (неразб.), например. Был, когда выдавали – знаете это, да? О. Роман мне написал.

О. Роман Лукьянов?

Его жена Ирочка тоже была, когда выдавали… людей бросали в телегу…

Это в Лиенце, значит, да, было?

Да [на самом деле в Кемттене]. Так что это на меня сильно действовало, и я смог передать это… Он [Андреев] считал, что самая важная вещь, которую он сделал, это передал это мне. Мы приписали это Андрееву, первая часть его свидетельств. Остальное все наше.

А там первая часть его, да? Перевод? Андреева? Его записки, да, в первой части?

Всецело. А потом мои и о. Серафим…. он что-то там важное делал.

Ну, это стало бестселлером, это все уже давно распродали, и, в общем, это популярная очень была книга.

Даже тысячи не было.

Меньше тысячи напечатали?

Да. И осталось шестнадцать здесь. Это было последнее, что он [о. Серафим Роуз] написал, и он умер. И я докончил. Вернее, он все… все было закончено, я только добавил по памяти. Вот это американцы не понимают. О. Серафим понимал, а все эти… с жиру бесятся. Знаете – прекрасная жизнь, спорт, деньги, автомобили…

Но душа все-таки ищет чего-то, душа этим не удовлетворяется, я думаю, у людей как-то… как-то люди все-таки ищут, ищут, даже при этом всем.

Мы все побаивались, о. Серафим тоже побаивался, что начнется движение, он говорил – катакомбность on the full stomach. Говорят, их знакомцы разъезжают на автомобиле, едят гамбургеры. И вот это другая психология.

Да, вот это то как раз, что мы говорили: именно нету уже этой катакомбной церкви, потому что условия изменились совсем; это уже люди подражают уже, что-то такое…

Еще интересно – мы не хотели быть монахами, мир не оставили, но хотели жить по-монашески. Мы хотели, как старцы, пустынники, и поэтому не принимали сана и монашества. А на Пасху ездили к Лопушинским в Сакраменто, там был такой батюшка – о. Григорий Панасюк. У него матушка была полная такая. Мы причащались с Лопушинским и встречали Пасху. Вернее, не Пасху, а Великий четверг. Потом возвращались и встречали Пасху на горе. И ставили стол и ставили вместе и [фото] о. Михаила.

Рождественского, да? Они ставили, да?

Нет, мы ставили. Встречали Пасху бегом. И самая замечательная история  Пасхи тишина, благодать. Поэтому я (неразб.) о. Герасима на Аляске. Я с ним неделю прожил, больше недели. Он массу писал. Наверное сто писем, кроме одного письма о. Константину. О. Владимир мне прислал ксерокопию, потому что оригинал был в архиве.

[…]
Тот же вокзал, но теперь, место называется Пыталово в Псковской области. Фото сент. 2014 г.

Тот же вокзал, но теперь, место называется Пыталово в Псковской области. Фото Юриса Нарницкиса. Фото сент. 2014 г.

О. Константина [Зайцева семинаристы] очень осуждали за его язык [трудный стиль изложения], а мне нравилось.

Да?

Мне все нравилось. Эта русская интеллигенция, тонкий, знаток Шопена. Он приходил каждое утро в семинарский дом и там молитвы читались, а потом мы шли на завтрак… Но самое (неразб.) О. Виталий. Каждое утро он говорил об антихристе (смеется).

Ну да. Наверное, уже люди – семинаристы уже все это не очень всерьез воспринимали, да?

…Конечно. Безусловно. Это был его любимый конек. А о. Федор (Гофейнц)?

Да,  я слышал о нем, он рясофорный был, да?

Нет, он монах был. Его отец там тоже был. Он был с Владыкой Иоанном Рижским, не с тем, не мучеником.

Гарклавсом?

Да. Это мой архиерей. Я очень почитаю икону Тихвинской Божьей Матери. Мы в семинарии были, поехал приложиться получить благословению на Аляску. Я прикладывался к иконе, он меня благословил. А потом, когда мы с о. Серафимом основали книжный магазин, с иконой приезжал к нам сам Владыка Иоанн [Гарклавс], привез икону крестный ход, и он явился нарочно, я собственноручно держал икону и крестил четыре стороны. Так что магазин… и дотронулся до стены – Тихвинская Божья Матерь дотронулась до стен здания. Но в собор не взяли – «другая юрисдикция!» А потом я Владыке Антонию говорю: «Владыка, смотрите, икона у нас.» И свезли в приют Тихона Задонского, а потом я дважды ездил в Тихвин: до возвращения ее и после возвращения. Это моя икона. Она в Риге была. Я помню мальчиком, в сорок четвертом  году … мама будила нас: «Скорей встречать икону»… мы ее встретили … помню… А потом она уехала в Германию, а потом в Чикаго.  У меня было такое время –  мы … моя бабушка в Америке и мы когда приехали, то жили у бабушки. И она пьянствовала. Она была прим-балерина в Риге…  Приехала в Америку. Старая. Открыла свою студию  и пила. Трудно было. Мы выехали и сняли отдельную квартиру в плохом районе.  И вдруг мама заболела. Она заболела и слегла. Это уже конец пришел. Мне было шестнадцать лет. Отца не было… И знакомые взяли в Бостон. А я остался один заканчивать хай скул. В такой момент такого отчаяния и одиночества я голодал. И один день я дошел до … уныния и вдруг кто-то сказал, что Тихвинская Божья Матерь в Нью-Йорке. Я скорее сел в сабвей и там достоял. С тех пор… обязан. Сначала была в Нью-Йорке, потом в Чикаго…

  • Отошел ко Господу отец Герман Подмошенский “Православная Афиша,” http://idrp.ru/afisha/duhovnie-sobitiya/1591-og-30-06
  • Региональная общественная организация “Санкт-Петебругское латышское общество” http://latvia-spb.com/9_4_2_1_2.html

5 Коментариев

  • He was a predator and a dangerous man. His associations in Orthodoxy were highly questionable as well. See pokrov.org As someone whose spiritual and close family was deeply and tragically affected by his actions and some of his followers, I am opposed to the very mention of this abusers name in public. I am appalled that this website published this piece, although i think, within the limits of your knowledge you were trying to be fair, but you failed. You see, there are many victims. I do recognize that there are many people whose passions are stirred up and who feel differently than I do. But, I met Podmoshensky and can attest to his cult like personality attractive to the uninformed. Interesting, that all these personalities attract loyal obedience, but when it comes to their obedience to Church authority, they conveniently find a way out and are able to rationalize their actions to their own followers. Cult, plain and simple. He was a false and fallen teacher. People of balance character were and would not be attracted to such a personality. He led many people astray into the vagantist false jurisdiction of the self ordained Metropolitan Pangratios who is himself a convicted sex abuser. Sex abuse and disobedience is the legacy he leaves behind. I feel for those that loved him, I also had respect for him a long time ago, but call a spade a spade, and to my family he has brought terror, misery and the death of faith.

    • Покаял ли се е преди смъртта си този разколник Глеб Подмошенски?
      Много се ядосвам и с тия лъжи и двусмислици в книгата на монах Дамаскин за отец Серафим Роуз!
      Къде свършват словата на о. Серафим, и къде почват фантазиите и глупостите на някой друг?

      • Has he repaired Gleb Podmoshenski before his death?
        I am very angry with these lies and ambiguities in the book of Monk Damaskin for Father Seraphim Rose!
        Where the words of o. Seraphim, and where does someone else’s fantasies and nonsense begin?

  • Dear Ms. Androssova,

    Thank you for taking time to post your comment. I do trust that you and your loving ones have suffered a great deal. And I would like to keep your comment here to hint that there might be another side of the story I am not aware of. Although your English comment would blend better with the English version of this interview.

ДОБАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.